Он ревновал её к дождю
И укрывал джинсовой курткой
Её июневые кудри,
А зонтик прижимал к локтю.
День дожидался темноты,
Жизнь начиналась с середины,
И закрывали магазины
Свои разнузданные рты.
Ветра стояли на своём,
Шатая цепь священнодейства,
И пошлое Адмиралтейство
Сдавало ангелов в наём,
Но вместо звёзд их берегли
Два добрых духа — Джин и Тоник,
И мир, казалось, в них утонет,
Едва дотронувшись земли…
А мне казалось,
А мне казалось,
Что белая зависть — не грех,
Что чёрная зависть — не дым,
И мне не писалось,
Мне не писалось,
Мне в эту ночь не писалось, —
Я привыкал быть великим немым.
Он ревновал её к богам
И прятал под мостом от неба,
А голуби просили хлеба
И разбивались за стакан.
И плоть несло, и дух опять
Штормил в девятибальном танце —
От невозможности остаться
До невозможности унять.
И вечер длинных папирос
Линял муниципальным цветом,
И сфинксов он пугал ответом
На каждый каверзный вопрос.
И, видно, не забавы для —
По венам кровь против теченья.
Миг тормозов — развал — схожденье…
И снова — твердая земля.
А мне казалось,
А мне всё казалось,
Что белая зависть — не блеф,
Что черная зависть — не дым.
И мне не писалось,
Мне опять не писалось,
Не пелось и не писалось, —
Я привыкал быть великим немым…
И отступил девятый вал
И растворил свой сахар в дымке…
К стихам, к Довлатову, к "Ордынке"
Он вдохновенно ревновал,
Но вместо рифм бежали вслед
Два юных сфинкса Джин и Тоник,
И воздух был упрям и тонок,
Впитав рассеянный рассвет.
| |
Начало
